Angry Birds Wiki
Регистрация
Advertisement
Angry Birds Wiki

«Там, где светел день» []

АКТ 1[]

Небеса содрогнулись, когда их молнией рассекли острые перепончатые крылья Багряного. Это почувствовали все — в этих краях все привыкли глядеть на небо чаще обычного, ожидая именно Его. Кто Он и откуда — честно сказать, не знал никто. Он просто появлялся без каких-либо видимых причин и каждый раз приносил ужасающие разрушения. Раньше — раз в несколько лет, но теперь всё чаще и чаще…  Горожане ринулись в свои дома, опрометчиво и наивно надеясь на спасение таким образом. Некоторые остались стоять, как вкопанные, на узеньких мощёных улицах, смотря в небо. Это были не то дураки, которые думали, что на этот раз пронесёт, не то, наоборот, слишком сообразительные горожане, которые понимали: их не спасёт ничто. Это кара за их грехи.

Да, о грехах жители Свинограда знали побольше всех других. Пламенные проповедники Храма Небесных уже десятки лет объясняли горожанам, что они погрязли во грехе и призывали поклоняться Троим Небесным. Имена Троих нельзя было называть, поэтому к ним обращались только так: Багряный, Золотой и Белый. Багряный, по словам церковников, приходил, чтобы нести искупление самым безнадёжным грешникам. Он убивал всё больше — и ему молились вдвойне, втройне, до изнеможения, даже крестьяне прерывали свою кабальную работу, чтобы вознести краткую молитву Багряному Богу. Всё чаще в глазах случайных прохожих можно было заметить огонёк нездорового религиозного фанатизма.  Золотой Бог должен был прийти и стереть Свиноград с лица земли, когда тот пройдёт точку невозврата и окончательно отречётся от Троих Богов, поэтому по сей день его никто не видел. Белый же был центральной фигурой культа, главным демиургом, создателем и уничтожителем мира. В отличие от своих младших собратьев, он ни разу не изображался на фресках и иконах. Страх перед Белым — вот что двигало в первую очередь всеми адептами этой веры. Именно поэтому каждый раз, когда тень могучих крыльев накрывала Город, верующий в Троих всего лишь произносил молитву с обязательной благодарностью Белому. Бежать куда-то, прятаться, скрываться — всё это проявления малодушия, а малодушие — грех.

Девчушка лет пятнадцати, забежавшая в неказистый домик на краю города, явно так не считала. Судя по внутреннему убранству, это было жилище и одновременно рабочее место городского кузнеца. Ей уже приходилось бывать здесь много раз. Она видела этот дом наполненным щедрым светом дневного солнца, слабыми розовыми отблесками заката или рассвета, густой вязкой тьмой непроглядной северной ночи, и всегда он был полупустым. Лишь сам кузнец, крепкий улыбчивый мужик с рыжей бородой, потихоньку делал своё дело, да где-то у углу тихонько плакала его совсем крохотная дочурка.

Но сейчас всё было совсем иным: дом был забит свиньями, успевшими забежать раньше. Вот молодой черноволосый паренёк лет двадцати ютился у стены, прижавшись к ней всем своим худощавым телом. Было заметно, что он наступил на один из острых инструментов кузнеца, но паренёк никак не показывал своим видом, что ему больно, и лишь слегка закусил губу, нервно поглядывая по сторонам. А вот дородная полноватая женщина неаккуратным движением руки сбила венок из высохших полевых цветов, которым владелец дома очень дорожил, как памятью о жене.

«Кузнецова жена.» Воспоминание было болезненным, но девчушка тут же отмела его как неуместное. «Сейчас важно другое — выжить». В доме явно не хватало места, но девочка вспомнила про ход в подвал и молнией спустилась туда. Каково же было её удивление при виде дочки кузнеца, которая уже лежала в том же подвале.

— Асия? — пролепетала та с едва заметной вопросительной интонацией.

— Тссс, — девочка приставила к губам палец, призывая малышку к молчанию. Придвинулась. Приобняла её обеими руками.

И небеса содрогнулись ещё раз.

Угрюмая процессия двигалась по городу под алым рассветным небом. Вооружённые до зубов стражники, кичливые надменные чиновники, зажиточные дворяне, чернь в рваных лохмотьях — все они словно объединились в один чудовищный организм, который непреклонно шёл вперёд с одной целью: ради смерти. Ради одной-единственной смерти, но какой! Они вели на казнь Короля.

Монарх держался достойно, несмотря на своё положение. Он серьёзным взглядом смотрел на место, к которому направлялась процессия, и всем своим видом показывал, что он смирился со своей участью. Лишь иногда Король краем глаза ловил презрительные взгляды чиновников и придворных, благодаря которым он и оказался здесь. «Тайный заговор, подлость и предательство или же справедливая расплата за свои ошибки? Скорее последнее» — думал Король.

И вот наконец-то место казни. Плаха. Эшафот. Король поднялся перед народом в последний раз. До него доносились лишь обрывки фраз обвинителя: «приходит конец… жестокий тиран… тысячи смертей… новое, просвещенные время… память предков… возрадуйтесь…». Монарх прошептал короткую молитву Троим и закрыл глаза.

— Это ведь просто так не закончится. — шепнул старик из толпы своему взрослому сыну, стоявшему рядом и так же восхищённо наблюдавшему за процессом.

— Ты о чем? — недовольно шикнул тот, бросив на родителя нервный взгляд

— Действо это справедливое и Король получает по заслугам, однако же… Боги не простят. Трое…

Пользуясь заминкой в речи старика, сын резко и грубо прервал его:

— Богов нет. Они мертвы. Нельзя позволять старым предрассудкам мешать нам двигаться в будущее.

— Будущее? — старик грустно улыбнулся одними уголками глаз, — Всё будущее уже есть в Книге Троих. Наш век крови закончится приходом Золотого Бога, и следующий век тоже. А после — пустота. В неё придёт Белый и уничтожит мир так же, как и создал его.

— Замолкни. — раздражённо бросил свин, и отец послушался.

Голова Короля покатилась вниз, и больше о нём никто не вспоминал.

— Век крови окончательно утвердил своё название, окропившись пурпурной кровью Последнего Короля. Его имя осталось неизвестным, как и имя города, которым он правил, но все мы знаем, что этот город был центром цивилизации в своё время, а значит, и Последний Король был значительной исторической личностью. Его казнь привела к возникновению в Городе охлократии бывших чиновников и прочей элиты. Также, согласно распространенной теории, из-за этой казни и начались регулярные атаки драконоподобных существ, известных как Трое. Предположительно, они и разрушили Город до основания.

Свин сделал паузу в своём отчёте и поправил свои круглые очки. Босс смотрел на него плохо скрываемым неодобрением, смешанным с лёгким интересом.

— С чего ты взял, что эта история связана с нашими ублюдками? — спросил он, перехватывая зубами сигарету.

— Одного из Троих звали Багряным. — кратко подытожил подчинённый. Выражение лица шефа моментально изменилось и, медленно кивая, он произнёс:

— Начинаю понимать… По их мнению, тот мёртвый король превратился в дракона и стал мстить своим убийцам. Интересно, откуда у этих дегенератов такие хорошие познания в истории. Что ж, попробую выбить из них ещё что-нибудь. Благодарю за отчёт, сержант.

Шеф кинул благодарный взгляд на подчинённого, но сразу же сделал серьёзное лицо, оставил сигарету а пепельнице, взял папку с делом и зашёл в камеру задержанного. Сержант подошёл к столу шефа, взглянул на фотографии, сделанные на месте происшествия, и сразу же пожалел об этом. Такой немотивированной жестокости, безудержного ультрнасилия он не видел даже в 2D-слэшерах, в которые он любил играть в юности. Свин покачнулся и отошёл от стола, ожидая конца допроса.

  • Протокол допроса #190707
  • Опрашивающий: Майор Дингерс
  • Опрашиваемый: Ч. Мэнсон
  • Начало протокола
  • Майор Дингерс: И снова здравствуйте.
  • Ч. Мэнсон: *молчит*
  • Майор Дингерс: Вы намерены отвечать на мои вопросы?
  • Ч. Мэнсон: Смотря какие.
  • Майор Дингерс: Вы признаётесь в том, что вы состояли в тайной организации «Культ Багряного Короля»?
  • Ч. Мэнсон: Да.
  • Майор Дингерс: Вы признаётесь в том, что вы были её главой и основателем?
  • Ч. Мэнсон: Да.
  • Майор Дингерс: Какие цели преследовала ваша организация?
  • Ч. Мэнсон: Призыв Багряного Короля.
  • Майор Дингерс: С этой целью членами организации были совершены все ритуальные убийства?
  • Ч. Мэнсон: Да.
  • Майор Дингерс: Знаете, плевать на ваших соратников и подчинённых и убийства. Вы объясните главное — зачем? На кой чёрт вам нужно призывать Багряного Короля?
  • Ч. Мэнсон: (осклабился и молчит)
  • Майор Дингерс: (после недолгой паузы) Кто он на самом деле?
  • Ч. Мэнсон: А вам всё возьми да расскажи. Полученной информации вам достаточно, чтобы упрятать меня за решётку. Уходите.
  • Майор Дингерс: (после долгой паузы) У вас ещё есть шанс. Хотя вы и являлись главой культа, все убийства были произведены по личному желанию членов организации. Если вы согласитесь со мной сотрудничать, вы можете обойтись всего парой лет или даже условным сроком.
  • Ч. Мэнсон: (со смешком) Я же вижу, вы нервничаете и смекаете, что всё не так просто. Но нет, я не буду вам рассказывать ничего. Считайте, что я ещё один поехавший сектант. Даже если бы и рассказал — вы бы меня не поняли.
  • Майор Дингерс: И ни одной зацепки?
  • Ч. Мэнсон: (торжествующе) Верно, ни-од-ной!
  • Майор Дингерс: Что ж, вы сами выбрали свою судьбу. Прощайте.
  • Конец протокола

— Жуткий тип, — бросил шеф проходящему мимо сержанту, — Но ладно, по основным пунктам раскололся и хрен с ним. Не знаю как ты, а я домой.

Сержант направился вслед за шефом, накинув на себя лёгкое пальто, так как за окном была уже поздняя осень, и заняв уши дешёвыми наушниками-«затычками», в которых заиграла песня классической рок-группы The Sky Smiths под названием «Detective Jones». Его любимая.

АКТ 2[]

Детектив Джонс имел прозвище «Золотая голова». Его так называли коллеги и клиенты за исключительный ум и дедуктивные способности; его так называли мафиози и шишки преступного мира, так как они готовы были отдать любые деньги, чтобы заказать голову Джонса наёмным убийцам. Из-за этого детектив не удивился, обнаружив в анонимном письме на своё имя изображение головы золотого дракона. Это послание однозначно стоило воспринимать как личную угрозу. От кого именно — ещё предстояло выяснить, поэтому Джонс аккуратно сложил письмо в конверт, манерным движением положил конверт за пазуху и вернулся в свой дом.

Зайдя в своё уютное жилище, детектив первым делом помыл руки, заварил хорошего чёрного чая и поставил свою любимую пластинку в новомодный виниловый проигрыватель. Из него неторопливо полился спокойный обволакивающий джаз, после чего Джонс отхлебнул немного чая из старинной чашки бордового цвета и приступил к работе. «Кто бы мог отправить это письмо?» — подумал детектив, вращая в руках конверт. «Символ дракона обыкновенно использовался мафией Джей-Бадена. С ней я не контактировал ни в каком виде, поэтому этот вариант отметается. Такие угрозы мне ранее посылал доктор Марк, но он однозначно находится в тюрьме строгого режима после прошлогоднего задержания… Так кто?».

После девяти-десяти минут размышлений Джонс твёрдо решил не искать отправителя, но напоследок всё же взглянул на изображение, и не зря — его обратная сторона просвечивала. На ней тоже что-то было изображено. «Как я мог не заметить это раньше?» — подумал детектив и взглянул на обратную сторону. На ней была словно репродукция какой-то классической картины, воистину грандиозной и ужасающей. Какой-то древний город, по размерам напоминающий мегаполис, горел, дома были разрушены или полуразрушены, улицы были выстланы пеплом, кровью, свиньями и их внутренностями, пусть и изображёнными схематично. Хоть изображение и было небольшим, Джонс мог видеть весь этот ад до мелочей: каждый искалеченный труп свиньи с глазами, в исступлении обращенными к небу, каждую частичку в каждой горстке праха, каждую обгоревшую балку, придавившую бедолагу, спасавшегося у себя дома.

Джонс поднял глаза выше и увидел главную деталь, которая завершала картину: над городом парил, раскинув крылья в обе стороны, огромный золотой дракон. Его местоположение на листе не изменилось — он находился ровно напротив золотой головы на лицевой стороне. Но если та выглядела как обычный рисунок, способный испугать разве что маленького ребёнка, то золотой дракон на картине представлял собой сам ужас во плоти. Его золотые чешуйки сияли на солнце и слепили даже сквозь картину, а острая морда, увенчанная неким подобием птичьего клюва, смотрела прямо на зрителя. Нет, она смотрела прямо на Джонса, проникала в его душу и глумилась над ней, прививая ей первобытный ужас. Детектив закрыл глаза на мгновение, пытаясь спастись от этого, и сразу же открыл их. К величайшему удивлению Джонса, картина коренным изменилась: вместо горящего города, полного трупов, было лишь бесконечное пепелище, но Золотой Бог не сдвинулся с места. Пытаясь убежать от его взгляда, детектив посмотрел в уголок изображения и обнаружил там надпись. В ней был использован устаревший алфавит, устаревшие слова, но она была читабельна и понятна.

Смерть Неотвратная, Созданная Нами Для Нас

Асия Мархильда, дочь Месана

517 г. К.И

Трясущимися руками детектив Джонс метнул письмо в камин и рухнул на колени, схватившись за голову и зажмурившись изо всех сил, до боли в веках. Это было знание, не предназначенное для него, знание, которое он не мог принять и осознать. Долгие часы он стоял так в оцепенении.

Наконец, открыв глаза, он увидел: письмо не горело.

***

Сержант шёл домой в прекрасном расположении духа, иногда даже подпрыгивая и засматриваясь в своё отражение в мелких осенних лужах. А в его наушниках молодой вокалист The Sky Smiths жизнерадостным тенором выводил:

Detective Jones has seen so much shit,

And he almost got used to it.

But once he got a mail with a dragon sign,

He has gone mad, and nobody knows why.

Ooh-ooh, ooh-ooh,

Nobody knows why.

— Запомните, друг мой: золото грязным не бывает. Не важно, как оно заработано — честным путём или предательством и обманом.

Барон внимательно слушал и кивал, стараясь не упустить ни единого слова собеседника. Несмотря на его немолодой возраст и на первый взгляд скромную должность королевского летописца, этот свин пользовался всеобщим уважением. Он знал всё обо всех и обо всём.

— Наше время называли веком крови. Это было оправданно, пока правил Король, пока правил его отец, его дед и все остальные предки, вплоть до древнейших времён. Но сейчас всё изменилось. Век крови закончился вместе с жизнью Короля, начался век золота и свободы. Барон, вы чувствуете свободу?

Тот слегка почесал свои усы и согласился.

— Эта свобода не для всех, — улыбнулся летописец, — она только для нас. Для власть имущих.

Барон кашлянул и прервал речь летописца:

— Давайте всё-таки перейдём к насущным вопросом. Кто же будет править Свиноградом теперь?

Летописец снисходительно улыбнулся.

— Вы так ничего и не поняли, барон. Править будут все — и никто не будет править. Каждый хочет быть Королём, а значит, никто не станет им.

— Что же нам тогда делать?

— Вы слушали меня? — хмыкнул летописец. — Я же сказал: начался век золота. Нашего золота. Теперь каждый из на может стать богатейшим свином в мире — или же упустить эту возможность и стать никем. Всё зависит от вас, друг мой.

— А как же народ? Политика? — слегка опешил барон.

— Инструменты для обогащения, не более. К сожалению, это только так.

Барон слегка помрачнел, но понимающе кивнул.

— А что же собираетесь делать вы, то же самое? — спросил он летописца и получил утвердительный ответ.

— Конечно. Знаете, моя профессия обязывает всё записывать… Вы удивитесь, на сколько высокопоставленных чиновников у меня есть компромат. А, он, знаете ли, очень хорошо продаётся, да и не только продаётся…

Пожилой свин, ухмыляясь, отошёл от барона и распахнул огромное дворцовое окно. Из него открывался прекрасный вид на город. Город, который уже скоро станет принадлежать ему.

Неизвестно, знал ли летописец о подлинном значении словосочетания «век золота», но всё, что он сказал тогда барону, оказалось правдой до последнего слова.

Она почувствовала сквозь закрытые глаза первые лучи рассветного солнца, окрасившего стены пещеры в нежные бледно-золотые тона. Она по-детски улыбнулась — ведь Она и была ребёнком, в конце концов. Или нет?

Жизнь в Свинограде всегда била ключом. Все работали до седьмого пота, уходили и приходили, рождались и умирали, никогда не обращая внимания на мелочи. Мелочи вроде девочки с волосами цвета первого снега, которая никогда не старела и появлялась то тут, то там. Она просто приходила в жизнь горожан, помогала им в хозяйстве в обмен на еду и кров и так же точно уходила спустя несколько лет. Те, кто не понаслышке знал, каково это — терять детей и родных, принимали Её тепло, словно родную дочь или внучку.

Конечно, необычный цвет волос тоже не мог оставаться незамеченным. Поговаривали, что девочка поседела, увидев смерть своего отца: кто-то говорил, что тот был рыбаком и утонул в ледяной воде холодной зимой, кто-то говорил, что он был убит северными варварами. Каждый находил правдоподобное объяснение, которое его устраивало, и жалел бедную сиротку. Когда Она исчезала — он, немного погрустив, возвращался к своей обычной жизни, даже не вспоминая загадочную гостью.

Иногда Она погибала. Это мог быть как несчастный случай, так и злой умысел; как лавина, сошедшая с горы, пока девочка пасла скот, так и нападение разбойников на дороге. Пожалуй, Она и сама не помнила, что было потом и как возвращалась к жизни. Пожалуй, это и не нужно было помнить — ни ей, ни кому-либо другому.

Но сейчас Она была не в Свинограде, а здесь, в пещере, смотрела на небо сквозь закрытые глаза и по-детски улыбалась солнцу. Золотые блики играли на неестественно больших яйцах, уютно лежавших на каменной крошке дна пещеры. Девочка легко провела по ним, словно поглаживая тех, кто однажды вылупится. Яиц было два: ярко-красное и такое же ярко-жёлтое. Они были покрыты мелкими блестящими чешуйками и в высоту достигали полуметра.

Эта пещера была самым безопасным местом в округе — если, конечно, слово «безопасность» имело какое-то значение для бессмертной девочки. Лучшего места для хранения этих яиц было не найти, однако и сюда иногда наведывались странники. Если это были отшельники, обосновавшиеся в этих горах, то они уходили сами, лишь завидев издали Её миниатюрную фигурку с белоснежными волосами, спадающими на плечи. Девочка не удивлялась — она знала, что так и было нужно. Если это были подозрительного вида бродяги, то они останавливались у входа и долго стояли, словно какая-то невидимая сила препятствовала им. Ещё временами в этих местах можно было увидеть уставших от жизни горожан, которые вознамерились свести с собой счёты самым эффектным способом — броситься со скалы. Проходя мимо пещеры, они начинали сомневаться в своем решении и через некоторое время возвращались обратно. Быть может, это чистая случайность, а может, горожане и не за этим шли в горы — кто знает, кто знает…

А девочка продолжала поглаживать своё сокровище. Однажды Они вылупятся, и Её жизнь переменится к лучшему. Произойдёт что-то важное, очень важное для всех. Она была уверена в этом.

АКТ 3[]

Белая Богиня никогда себя так не называла. Давным-давно ей было дано свыше имя «Асия». Или Она придумала это имя сама? Это уже не важно. Ничего не было важно в тот день. Конечно же, это чувствовали не все — но Она чувствовала. Она понимала, что произойдёт, и какова Её роль в этом.

Девочка Асия очень любила Свиноград и всех его жителей. Она понимала их, жалела их, старалась направлять их на путь истинный. Но Белая Богиня знала: этот город больше не должен существовать. Церковники, которые наживались на поклонении Ей, сказали бы: «город погряз во грехах». И пусть это и были пустые слова для запугивания прихожан, на сей раз они были чистой правдой. Всё, что могли делать горожане дальше — опускаться всё сильнее, воровать, обманывать и убивать, пресмыкаться перед безумными алчными правителями и проповедниками-паразитами. У Свинограда было два пути: изничтожиться в огне братоубийственных гражданских войн или же разнести свою заразу в другие земли, в другие города. Принести её к гордым северянам, к умиротворенному народу пустынь, к свободным земледельцам за большим морем. В мире, где нет богов и высших сил, третьего варианта не было бы. К счастью, здесь он был — тяжёлый и кровавый, но необходимый.

Белая Богиня вышла на край пещеры, той самой, где она хранила и растила своих детей долгие столетия. Ветер развевал её распущенные длинные волосы, серебряная диадема сверкала на солнце, а лицо выражало суровость и решительность в сочетании с идеальной женской красотой. Той самой красотой, которую вечно будут воспевать в стихах и песнях, в картинах и скульптурах. Той, которую будут искать юные страстные поэты в своих музах. Той, которой нет и не будет конца во веки веков.

Богиня не произнесла ни слова, не сделала ни одного движения, даже самого незаметного. Просто у Неё за спиной тихо распахнулись крылья Её сына, и Он вылетел из пещеры, не задевая ни стен, ни самой Богини.

«Кто такой Бог?» — думала Асия, глядя на Золотого. «Кого можно считать Богом? Ведь все думают, что боги бессмертны и всесильны, не имеют ни начала, ни конца. Но ни я, ни мои дети не всесильны: мы не можем взлететь выше небес, увидеть чьи-то тайные помыслы, сотворить что-либо. Всё, что мы можем — убивать, заставлять преклоняться и снова убивать. Иначе мы захлебнемся собственным бессилием, захлебнемся пониманием того, что на самом-то деле мы ничем не отличается от смертных. Так имеем ли мы право считаться Богами после всего этого?»

Город пылал. Обрыв, на котором стояла Белая, был лучшей наблюдательной площадкой, которую только можно было представить. Весь Свиноград был как на ладони: вот горит величественный Храм Небесных, за последние десятилетия разросшийся до размеров собора. Его обитатели паникуют, пытаясь собрать и вынести все свои ценности и сгорают прямо на пороге с мешками скарба. Золотая и серебряная церковная утварь плавится, прожигает мешок и церковники вопят в адских мучениях. Ни один из них не верил в приход Золотого до самой смерти. Они верили лишь в деньги и власть. И не только они — Белая вспомнила о главных свиньях в городе и перевела взгляд на них.

Вот бывший барон выходит на балкон своего шикарного особняка, объятого диким пламенем, и сводит счёты с жизнью. Кровь течёт по рыжим усам свина, когда он заваливается на спину. Мгновение — и его останки догорают на земле посреди кусков упавшего балкона.

А вот крохотная фигурка летописца, выпрыгивающего из окна дворца. После стольких лет жизни он уже похож на живые мощи, но его взгляд всё такой же хитрый и озлобленный, как и раньше. Он не молится Троим и даже не проклинает их: он жалеет о своих деньгах. А его денег уже нет, ведь они превратились в обжигающую жидкую массу, в которой уже сварились заживо несколько свиней, которым не посчастливилось оказаться поблизости.

Город превратился в настоящий ад на земле, но даже во время этого апокалипсиса никто не молился о Богам, никто не обращался к Ней. Никто, кроме умирающей беззубой старухи в одном из кривых домиков на окраине города.

«Асия?» — прошептала она с едва заметной вопросительной интонацией. Белая приставила к губам палец и тихо-тихо кивнула. Старуха улыбнулась, вспоминая что-то из своего детства, и мирно испустила дух. Через несколько секунд её дом обрушился под гнётом всепоглощающего огня, превратившись в лучшую могилу для дочки кузнеца.

«Так кто же такой Бог? Я называю своим отцом Месана — воплощение солнца и луны, неба и земли. Существует ли он на самом деле? Я ни разу не видела, не слышала, и не чувствовала Его, но разве это не есть главное доказательство того, что он — настоящий Бог? Разве не в этом настоящий смысл Божественного существования — держать всех в неведении, не давая узнать, есть ты или нет? Когда знания нет, остаётся лишь вера, а вера — непреодолимая сила. Я мало что могу, но, возможно, тот, кто поверит в меня, будет способен на всё?»

Город догорал. Это зрелище было ужасающим и в то же время прекрасным; Белая не умела творить, но она попыталась запечатлеть его. Она взяла небо как холст, каменную крошку под ногами — как краску, осколок яйца Багряного — как кисть, и начала неумелыми мазками зарисовывать город. Несколько минут, и картина была готова, осталось лишь сделать небольшую подпись в углу. Белая Богиня остановилась. Асия закрыла глаза.

«Я клянусь никогда не называть себя Богиней, Белой Богиней или одной из Троих Небесных. Я клянусь никогда не вмешиваться в чужие жизни. Я клянусь никогда не влиять на этот мир. Пусть те, кто хотят, следуют за моим образом. Всё, что я дам им — силы творить, и этого хватит, я знаю. Я буду помогать им создавать прекрасное и наслаждаться им же. Ведь в чём ещё может быть смысл жизни, кроме этого?

Асия. Просто Асия.

517 год по Королевскому Исчислению.»

«Запорожье»[]

АКТ ПОЛОВОЙ[]

— Что ж, я прочитал вашу рукопись. — с тяжёлым вздохом сообщил издатель, глядя на меня исподлобья. В этом взгляде было всё: усталость после загруженного рабочего дня, снисходительное сочувствие к моим литературным навыкам и искреннее непонимание того, как же меня побыстрее спровадить.

— И? — спросила я, заискивающе вскинув бровь. Со стороны это выглядело довольно комично; всё же стоило быть посдержаннее, тем более в такой обстановке.

— Я уже высказывал вам своё мнение в прошлый раз, и в позапрошлый, и до этого тоже. У вас, может, и есть какой-то потенциал, но то, что вы пишете сейчас, просто ужасно. Чёртова куча неуместных описаний и лирических отступлений, а иногда наоборот — просто стена из диалогов, как в третьей и шестой главе. Это же не пьеса, чёрт возьми, кто всерьёз будет такое читать?

Мужчина едва ли не перешёл на крик, с его низкого лба уже стекали редкие капельки влаги. Я попыталась возразить:

— Но ведь последнюю повесть Сабины Олеговны читатели и критики приняли отлично, хотя она состояла преимущественно из диалогов, разве не так?

При упоминании Сабины на лице издателя появилась сальная ухмылка. Я мысленно чертыхнулась.

— Риночка, не надо равняться на свою пассию. Сабина — действительно талантливая писательница, в её прозе всегда увлекательное повествование и хороший юмор. Вы же понимаете, читатели сейчас любят лёгкую, не напрягающую социальную сатиру; чтобы книга развлекала и в то же время заставляла почувствовать себя умнее других. Это и есть талант, Риночка, а вы пока что генерируете сплошную претенциозную графоманию.

Издатель откинулся на своём кресле. В такой позе он выглядел точь-в-точь как буржуй с советского агитационного плаката, для полного образа не хватало лишь блестящего чёрного цилиндра.да трубки с хорошим табаком — увы, и то и другое давно вышло из моды.

— Да что вы смотрите на меня как на врага народа? Я ж правду говорю, — по-отечески бросил мужчина, словно прочитав мои мысли про образ буржуя. — Сколько уж лет прошло, а вы даже не пытаетесь развиваться. Риночка, с таким подходом вы сможете издаться разве что через постель.

— Не называйте меня так. Не Риночка я! — мигом сорвалось с моих пересохших губ. Дурацкий ответ на дурацкую шутку. А почему тогда в глазах темнеет? Нервы, определённо. Задолбало уже, если честно.

Кто-то механически расстегнул верхние пуговицы блузки. Зачем? Чёрт его знает.

— Поехавшая! — крикнул издатель, нанося отрезвляющую пощёчину. — Выметайся!

Кровь резко прилила к голове, я развернулась и вышла из кабинета быстрым шагом. Вообще в такой ситуации было бы логичнее бежать со всех ног, но самообладание вернулось в самый неожиданный момент и я заключила, что бегство было бы слишком унизительно, особенно в таком виде. Ах, да, насчёт вида, пуговицы. Как ни странно, они были застёгнуты. Что за чертовщина со мной творится? Впрочем, плевать. Пора убираться отсюда.

Просеменив по лестнице несколько этажей до входной двери, я наконец-то вышла из этого проклятого дома, чтобы вмиг промокнуть до нитки. Да, точно, дождь — совсем забыла. Грёбаный дождь. Мельком юркнула в своё авто, завела, подрубила радио. Салон незамедлительно заполнился затюненным до невозможности вокалом мистера Уэста:

Never gave in, never gave up

I'm the only thing I'm afraid of

«Amazing» ? Охрененно. Очень в тему, да. Действительно, чего стоит бояться, если не собственной психики?

За окном мелькали многоквартирные термитники, похожие друг на друга, как две капли воды, и немногочисленная растительность, примятая бурным ливнем. В голове постоянно мелькала мысль, что мне стоит сжечь все мои книги. Кажется, в этом полном одиночестве я просто сходила с ума. Нужна была связь хоть с кем-то. Я набрала Сабину.

— Привет, можно к тебе?

— Да, конечно. —  проворковала та из трубки.

— Спасибо. — кратко бросила я и завершила звонок. Это могло бы показаться неуважительным, но я была уверена, что Бина всё прекрасно поняла, как и всегда. Я налегла на педаль газа и помчалась даже быстрее, чем раньше.

К этому городу можно было привыкнуть. Пусть он и был серым и непривлекательным — в конце концов, мы же не выбираем, где родиться, где обзавестись друзьями и знакомыми. Любовью. Действительно, я давно уже планировала свалить куда подальше, но как-то не складывалось постоянно. Когда-то я читала, что буддисты отсекают привязанности, чтобы переехать в нирвану; так дела обстоят и с другими пеерездами, более тривиальными. Нужно просто выйти из зоны комфорта, избавиться от привычки ко всем. Увы, к своим тяночкам я слишком уж привыкла. Да к каким тяночкам — к Сабине и только, что уж греха таить.

Аккуратно припарковавшись во дворе хрущёвки, я выпорхнула из автомобиля на божий свет. Дождь уже закончился, и осеннее солнце недовольно щурилось со своего пьедестала, еле-еле освещая дворик с его глубокими лужами и землёй, которая давно превратилась в грязь. Минуя её, я уверенно зашагала к нужному подъезду. Домофон, две знакомые цифры, гудки.

— Рина? — раздался оттуда искажённый голос девушки.

— Да. Открой. — отрывисто ответила я.

Раздался характерный писк, и входная дверь распахнулась. Я вошла в обшарпанный подъезд, на стенах которого облезшая голубая краска чередовалась с нацарапанными ещё чёрт знает когда признаниями в любви, адресованными непонятно кому. Почему-то было очень интересно рассматривать эти надписи: была в них какая-то провинциальная сентиментальность, что ли. Просто взять и написать. Сейчас молодёжь повоспитаннее будет, такой дурью никто не мается.

Sa wonder
Железная дверь, отделяющая жилище Сабины от хтонического мрака подъезда, была уже приоткрыта, как и всегда. Я прошла сквозь неё, закрыла замок, отправила верхнюю одежду на вешалку — в общем-то, совершила привычные шаблонные действия, которые и описывать нет смысла, и проследовала вглубь квартиры. Бину я обнаружила сидящей на диване перед выключенным телевизором и сосредоточенно залипающей в потолок. По правде говоря, потолок не заслуживал такого внимания, поскольку он не представлял собой ничего особенного, а вот сама Сабина — очень даже. На ней была нежно-голубая футболка, которая немного аляповато, но всё равно очаровательно подчёркивала прекрасные формы девушки, и симпатичная синяя мини-юбка, из под которой выглядывали тонкие ноги, закинутые одна на другую. Но всё это было мелким и незначительным по сравнению с огненно-рыжими волосами, пышно обрамляющими острые черты лица; с пронзительными лазурными глазами, едва прикрытыми чёлкой; наконец, с обворожительными ключицами, выглядывающими из-под футболки.

Недолго думая, я мягко приземлилась на диван рядом с Биной. Несколько минут мы просто молчали. Вязкая тишина была почти материальной, она давила и душила, но в то же время успокаивала. Ни у кого не хватало смелости разбить её, разрушить эту магию тёмной уютной квартирки, захватившей в свой добровольный плен пару человеческих особей.

— Ну как? — вполголоса поинтересовалась девушка, скорее всего, просто из вежливости.

— Как всегда. — так же отрешённо ответила я. — Отфутболили и послали к чёрту.

На лице Бины на мгновение появилась нервная сочувствующая улыбка, которая тут же исчезла.

— Такая жизнь, Рин, такая жизнь. Мне ведь не сильно лучше в этом плане — снова приходится катать грёбаные юморески вместо чего-то нормального и серьёзного. Пишу я, конечно, дофига и больше, но ты же читала мой последний рассказ, сама помнишь, как убого он написан...

— Тот, который ты в шутку оставила без названия? Так он ведь действительно забавный местами.

Я заметно оживилась. Судя по всему, Сабина начала изливать душу, а это действовало на меня безотказно — я, как и всегда, завороженно слушала любимую, временами приободряя её и совершенно забыв о своих проблемах. Пожалуй, в этом и была вся прелесть альтруизма.

— Ключевое слово «местами». Там на одну хорошую шутку приходилось десять страниц унылых диалогов, которые изображают из себя тонкое иронизирование над обществом и политиками. Пошлая попса, не иначе. Но, как говорится, пипл хавает, а значит, надо писать ещё...

Я приобняла девушку, она, конечно же, была не против.

— Бин, не надо. Ты можешь. Ты классная. — прошептала я ей на ушко. Показалось, что на щеке Сабины блестела одинокая слеза. Я нежно и осторожно лизнула это место и почувствовала солоноватый вкус. Или мне лишь показалось? Невозможно было понять. Всё смешалось воедино, а мы падали вниз, в пропасть, в бесконечность, сплетались и разъединялись, появлялись и исчезали.

— Я тебя люблю, Бин.

— Я тебя тоже. — повторила заученную фразу девушка, безвольно погружаясь в океан красок, звуков и чувств.

Advertisement